Реферат

«Как никогда он счастлив был»

Выполнила:

Приходько Людмила Алексеевна,

учитель русского языка и литературы

высшей квалификационной категории

Содержание.

Стр.

I. Введение.

1

Болдинская осень – особая веха в судьбе поэта.

II. Основная часть.

Чудо Болдинской осени.

1.

А Натали! Поехать, взять бы ее с собой, в Нижний, а?

1

2.

«…я в Болдине писал, как давно уже не писал» (из письма П.А.Плетневу).

3

3.

«Идут его творений дети, чтоб никогда не умирать…»

3

4. «Давным-давно приняться за октаву» («Домик в Коломне»).

4

5. «Поют, и как поют! О боже!»

5

6. «Прощай же, Болдино!»

5

III. Заключение.

Он такой же, как все, только – гений!

6

IV. Список литературы

7

2

Введение

Прошло 177 лет с тех пор, как А.С.Пушкин накануне свадьбы отправился в Болдино, Нижегородское имение

своих родных, чтобы привести в порядок некоторые хозяйственные дела. Болдинская осень – особая веха в судьбе

поэта, она явилась для А.С.Пушкина рубежом, отделившим все его прошлое от начинавшегося совершенно нового

периода жизни, временем подведения итогов предшествовавшей жизни и временем его прощания с тем прошлым,

которое не могло быть взято в новую жизнь и должно было как бы умереть, превратившись в тщательно скрытое и

недоступное для других, но дорогое сердцу поэта воспоминание. Мне важно было показать не просто смену

настроений,

а

именно

мощь

творческого

духа

поэта,

что

ведет

к

преодолению

злоключений

судьбы,

дарует

«наслаждение меж горестей, забот и треволненья».

Петр

Нефедов,

наш

современник,

написал

замечательную

поэму,

посвященную

тому

периоду

жизни

А.С.Пушкина, где «буйные мечты смирялись», уступая место «высоте духовной». Поэма так и называется «Как

никогда он счастлив был». Проводником в болдинскую осень 1830 года мог стать человек, тонко чувствующий,

знающий

поэзию

А.С.Пушкина,

глубоко

окунувшийся

в

атмосферу

пушкинской

эпохи,

умеющий

любить

и

сопереживать. Таким человеком стал не кто иной, как Петр Нефедов.

Я

использовала

в

своей

работе

отдельные

главы

из

его

поэмы.

Поэт

вместе

с

Пушкиным

в

первую

болдинскую осень 1830 года пережил и радость, и печаль, и любовь, высокую, живую, и безудержную грусть.

Происходит

великий

акт

единения

современности

с

неумирающим

прошлым.

Туда,

в

то

прошлое,

ведет

незарастающая тропа. «И мир живет, пока в том мире живы твоей

души

прекрасные

порывы,

оплаченные

пушкинской судьбой».

«А Натали! Поехать, взять бы ее с собой, в Нижний, а?»

Болдинская осень 1830 года… Для каждого из нас эти два слова звучат привычно, знакомо, но бесконечно

волнующе: ведь за ними – Пушкин. «Теперь моя пора… И с каждой осенью я расцветаю вновь», - писал он, когда

«уж роща отряхала последние листы с нагих своих ветвей». Болдинская осень 1830 года – пора завершений и

свершений поэтических замыслов.

Деревня, осень, одиночество… Казалось бы, вот оно – творческое наслаждение.. Но рядом – дыхание смерти,

карантина, окружившие Болдино, заточившие поэта в плен беспощадного рока. Не это ли парадоксальное стечение

обстоятельств и рождает те «чудные переходы к самым противоположным мыслям и настроениям поэтического

духа», что несут в себе мощную энергию перелома творческой судьбы, художественной манеры?

31 августа 1830 года А.С.Пушкин выехал из Петербурга в Болдино и соседнее сельцо Кистеневку. Выехал

для раздела имения, часть которого отец выделил ему перед женитьбой. Путь лежал через Москву, Нижний

Новгород. Поэт торопился скорее покончить с этим непривычном для него делом, но неожиданно разразившаяся

холера задержала его в Болдине на три месяца. Здесь, как всегда в осеннюю пору, «бес стихотворства» овладел им.

Наступила знаменитая Болдинская осень.

Выехал Пушкин из Петербурга 10 августа и утром 14 августа 1830 года приехал в Москву. Остановился у

Вяземского.

В те дни тяжело болел его дядя поэт Василий Львович и через два дня скончался. Вместе с

«депутацией всей литературы всех школ, всех партий» Пушкин проводил его от Старой Басманной до кладбища

Донского монастыря. Посетил многих друзей. Перед решительным шагом жизни захотелось съездить к дочери няни

Арины Родионовны в сельцо Захарово, где ребенком часто проводил летние месяцы. 26 августа был на балу у

Гончаровых по случаю именин невесты Натальи Николаевны. Свадьбу из-за семейного траура в связи со смертью

дяди пришлось отложить. Денежные дела осложнились. С матерью невесты Натальей Ивановной, женщиной

своенравной,

грубой,

деспотичной

и

религиозно

фанатичной,

на

этой

почве

происходили

частые

размолвки,

отношения

ухудшались.

После

очередной

крупной

ссоры

в

конце

августа

Пушкин

уезжал

в

Болдино

«без

уверенности в своей судьбе».

Еще держался лист зеленый

А было на душе тревожно.

Слова, обидные до слез…

На подмосковных тополях,

И он задумался, вздохнул.

Ужели снова рок жестокий

Еще цвели овражьи склоны,

Недавний вечер вспомнил снова,

Свой острый меч над ним занес?

Еще, сверкая и пыля,

И этот странный разговор

А Натали!.. Поехать, взять бы

Бежала торная дорога,

С мадам Натальей Гончаровой,

ее с собой, в Нижний, а?..

Когда, взглянув через плечо

Зачем вступил он в этот спор?Нет, не видать им видно, свадьбы,

На крест церковный, Пушкин:

Зачем доказывал ей с жаром,

Прощай, злословная Москва.

- С богом! –

Что он не легкомыслен, нет,

Прощайте, други. Слава богу,

Сказал негромко, горячо.

Что дочь ее к нему недаром

то вы по-прежному близки.

И, повернувшись, плащ дорожный

Так благосклонна. Но в ответ

И Пушкин смотрит на дорогу

Движеньем быстрым запахнул,

Одни лишь горькие упреки,

Глазами боли и тоски.

Занятый дорожными сборами, Пушкин успел зайти накануне отъезда из Москвы к Ю.Н.Бартеневу, чтобы

вернуть ему полученный от него альбом. По его просьбе он вписал в него сонет. Вписанное в альбом Бартенева

стихотворение Пушкин назвал «Мадонна» (поэт писал это слово с одной «н»). Оно написано было им в Петербурге,

перед самым отъездом в Москву. Невесте поэт писал еще перед приездом в Москву из Петербурга: «Я мало бываю в

свете. Вас ждут там с нетерпением. Прекрасные дамы просят меня показать ваш портрет и не могут простить мне,

что его нет у меня. Я утешаюсь тем, что часами простаиваю перед белокурой мадонной, похожей на вас как две

капли воды; я бы купил ее, если бы она не стоила 40 000 рублей».

1

Пушкинист Б.В.Томашевский высказал в 1936 году предположение, что в сонете, по-видимому, имелась в

виду совершенно определенная, продававшаяся в то время картина крупного итальянского мастера, изображающая

святую деву Марию с младенцем Иисусом, приписываемая Рафаэлю.

Последнее число августа 1830г. Москва (Пушкин – Н.Н.Гончаровой).

«Я уезжаю в Нижний, не зная, что меня ждет в будущем. Если ваша матушка решила расторгнуть нашу помолвку, а

вы решили повиноваться ей, - я подпишусь под всеми предлогами, какие ей угодно будет выставить, даже если они

будут так же основательны, как сцена, устроенная ею мне вчера, и как оскорбления, которыми ей угодно меня

осыпать. Быть может, она права, а неправ был я, на мгновение поверив, что счастье создано для меня. Во всяком

случае вы совершенно свободны; что же касается меня, то заверяю вас честным словом, что буду принадлежать

только вам, или никогда не женюсь». 31 августа поэт написал своему другу и издателю П.В.Плетневу: «Милый мой,

расскажу тебе все, что у меня на душе: грустно, тоска, тоска. Жизнь жениха тридцатилетнего хуже 30-ти лет жизни

игрока. Дела будущей тещи моей расстроены. Свадьба моя отлагается день ото дня далее. Между тем я хладею,

думаю о заботах женатого человека, о прелести холостой жизни. К тому же московские сплетни доходят до ушей

невесты и ее матери – отселе размолвки, колкие обиняки, ненадежные примирения – словом, если я не несчастлив,

по крайней мере не счастлив. Осень подходит. Это любимое мое время – здоровье мое необыкновенно крепнет –

пора моих литературных трудов настает – а я должен хлопотать о приданом да о свадьбе, которую сыграем бог весть

когда. Все это не очень утешно…»

Когда Пушкин собирался в Болдино, в Москву уже доходили слухи, что в Саратовской и Астраханской

губерниях свирепствует холера, что не минует она и Нижнегородскую губернию. И на душе поэта было неспокойно.

Позднее он писал невесте: «Не будь в дурном расположении духа, когда ехал в деревню, я бы вернулся в Москву со

второй станции, где узнал, что холера опустошает Нижний. Но в то время мне и в голову не приходило поворачивать

вспять, и я не желал ничего лучшего, как заразы». В таком настроении Пушкин приехал в первых числах сентября

1830 года в Болдино.

Осень

в

Болдине…

Старый

барский

дом,

в

котором

жил

Пушкин,

был,

по

показанию

старожилов,

небольшой, одноэтажный, с черным двором и службами, обнесенный мелким дубовым частоколом. Кругом дома

был пустырь – ни цветников, ни сада: вблизи находился только небольшой пруд, известный ныне под названием

«Пильники», да виднелись два-три деревца, на которых теперь сохранилось разве одно – огромный могучий вяз. В

этой болдинской глуши Пушкин и застрял из-за карантина на три месяца. Унылый Болдинский пейзаж, непролазная

грязь,

кругом

холера

и

неожиданное

карантинное

заточение,

полуразрыв

с

невестою,

неотвязные

мысли

о

неустроенности своей жизни и вечные скитания. В таком настроении Пушкин закончил в Болдине еще ранее

начатые «Дорожные жалобы»:

Иль чума меня подцепит,

Непроворный инвалид.

Иль со скуки околею

Иль мороз окостенит,

Иль в лесу под нож злодею

Где-нибудь в карантине…

Иль мне в лоб шлагбаум влепит

Попадуся в стороне

Под

влиянием

возможного

разрыва

с

Натальей

Николаевной

Гончаровой

легли

элегические

строки

«Безумных лет угасшее веселье».

И «угасшее веселье», и «смутное похмелье» явились результатом большой неудовлетворенности поэта всеми

обстоятельствами его существования…

Неожиданно пришедшее примирительное письмо Натальи Николаевны – ответ на написанное Пушкиным

перед отъездом письмо, в котором он предоставлял ей полную свободу, - сразу изменило настроение поэта. «Ваше

письмо прелестно, оно вполне меня успокоило», - ответил ей Пушкин.

Письмо! Всего-то, может, десять

Она в тот день пред ним предстала.

И вот она его невеста,

Простых, душевных, чистых слов,

О, как мила она была.

И даже любит, боже мой!

Но как и чем их нежность взвесить?

Как яркой звездочкой блистала

И ждет его, а он – ни с места,

Он жизнь за них отдать готов.И вдаль манила и звала.

Пленен холерой, как тюрьмой…

Смешно сказать: тридцатилетний

И он, познавший боль и муки,И образ нежный и желанный

Повеса в роли жениха.

Увидев первый раз ее,

Он видит в сумрачной дали

Не потому ль и эти сплетни

Простер молящие к ней руки

И пишет, пишет беспрестанно

Вокруг него? Скромна, тиха,

И сердце отдал ей свое…

Одно лишь слово – Natali!

Он писал письмо П.А.Плетневу: «Теперь мрачные мысли мои порассеялись; приехал я в деревню и отдыхаю.

Около меня холера морбус. Знаешь ли, что это за зверь?... Ты не можешь вообразить, как весело удрать от невесты,

да и засесть стихи писать. Жена не то, что невеста. Куда! Жена свой брат. При ней пиши сколько хошь. А невеста

пуще цензора Щеглова, язык и руки связывает… Сегодня от своей получил я примирительное письмо, обещает

выйти за меня и без приданого. Приданое не уйдет. Зовет меня в Москву – я приеду не прежде месяца, а оттоле к

тебе, моя радость… Ах, милый мой! Что за прелесть здешняя деревня! Вообрази: степь да степь; соседей ни души;

езди верхом сколько душе угодно, пиши дома, сколько вздумается, никто не помешает. Уж я тебе наготовлю всячины,

и прозы и стихов».

По утрам в легком сюртуке Пушкин выходил на крыльцо, кучер подводил оседланного коня. Михей мог

побиться об заклад, что другого такого наездника нет во всей округе. Батюшка Александра Сергеевича, когда

навестил Болдино пять лет назад, верхом не ездил, ему все экипаж подавай. А сын, не в пример отцу, любил

верховую езду.

2

- Коня! – он крикнул и с крылечка

Осенним ветром, лист кленовый

Он повернул коня обратно,

Сбежал, остатки сна гоня.

Бежит дорогой, а вдали,

Ударил встречный ветер в грудь,

И вот уже, звеня уздечкой,

Там, за лесами, шар багровый

И он глотнул его так жадно,

Легко взлетает на коня.

Встает, как зоркий страж Земли…

Как будто весь хотел вдохнуть.

И – в степь… Унылая, пустая

…Горячим, просветленным взором

Теперь опять к столу, к тетради,

Она, как стол, лежит пред ним.

Всю степь окинул он опять.

Там ждет Онегин и, бледна,

Гусей медлительная стая

Такой земле, таким просторам

В домашнем простеньком наряде

Висит цепочкой, и, гоним

Ужели счастья не видать?..

Сидит Татьяна у окна.

«…я в Болдине писал, как давно уже не писал»(из письма П.А.Плетневу)

Болдино – это отважное одиночество души, переполненной впечатлениями бытия, победившей серые будни

глубокой провинции. Болдино – это победа творческого духа над бренностью, скоротечностью жизни «Душа в

заветной мере мой прах переживет». Раздумья поэта о своей жизни, приобретающие характер общечеловеческой

значимости, его размышления о судьбах родины и оценки окружающей действительности – все это, преображенное

искусством, становилось подлинным художественным зеркалом жизни того времени.

Гений Пушкина расцвел в эту болдинскую осень необычайно. Трудно себе представить, как мог поэт так

много создать в эти три осенних болдинских месяца, как велик и значителен был урожай болдинской осени! Он

начал писать «сколько вздумается» - страстно, вдохновенно, дни и ночи напролет.

«Болдино имеет вид острова, окруженного скалами, - писал Пушкин невесте. - Ни соседей, ни книг. Погода

ужасная. Я провожу время в том, что мараю бумагу и злюсь». «Марать бумагу» - сочинять, творить – он начал уже

на четвертый день по приезде: 7 сентября написаны «Бесы», 8-го –«Элегия», 9-го – «Гробовщик», 10-13го – «Сказка

о попе и работнике его Балде». Философская лирика, проза, сказка, и все это – итоги только первых десяти дней!

Пушкин

работал

стремительно.

Осеннее

время

–

любимая

его

пора,

деревенское

уединение,

тишина

–

все

способствовало творчеству.

По возвращении из Болдина 9 декабря Пушкин в письме к Плетневу из Москвы сам подводит итог «геркулесовскому

подвигу»: «Скажу тебе (за тайну), что я в Болдине писал, как давно уже не писал. Вот что я привез сюда: 2

последних главы Онегина, 8-ю и 9-ю, совсем готовые в печать. Повесть, написанную октавами (стихов 400), которую

выдадим Аnоnymе. Несколько драматических сцен или маленьких трагедий, а именно: «Скупой рыцарь», «Моцарт и

Сальери», «Пир во время чумы» и «Дон-Жуан». Сверх того, написал около 30 мелких стихотворений. Хорошо? Еще

не все (весьма секретное). Написал я прозою 5 повестей, от которых Баратынский ржет и бьется – и которые

напечатаем также Аnоnymе».

Здесь, в Болдине, А.С.Пушкин не только писал, но и …. уничтожал написанное. Здесь сожжена десятая глава

«Онегина». Известна даже дата сожжения – 19 октября, день открытия Лицея, - странное совпадение. Но разве такие

рукописи горят? Откроется ли когда-нибудь вся сожженная глава? Одно только ясно: десятая глава никак не сгорает

в камине, пылавшем 19 октября 1830 года в старом болдинском доме! Зашифрованные отрывки, дошедшие до нас,

поражают грандиозностью замысла: Россия со времен войны 1812 года до восстания на Сенатской площади.

Сегодня он и зол и мрачен.

Они исписаны его

Декабрьский бунт он воскресил.

А где-то ждут его друзья.

Летящим почерком, и знает

Не затихает, им воспетый,

В который раз уж был назначен

Лишь он, о чем тут и кого

Бурлит котел мятежных сил.

Отъезд в Москву, но нет, нельзя.

Он прославляет словом громким,

Он жив, он жив, порыв отважный,

Нельзя! И он сидит, понурый,

Кого казнит суровый глас.

И снова вспыхнет, только тронь…

Чертит, и оживает лист:

Друзья узнают и потомки,

Поэт сжимает лист бумажный

Вот он, вот женская фигура,

Но только после, не сейчас.

И смотрит в печку, на огонь.

А вот знакомый лицеист

Узнают ли?...

Да, видно, так судьба велела,

И он листы перебирает

…Вот здесь, в десятой песне этой,

Прощайте, милые листы.

«Идут его творений дети, чтоб никогда не умирать»

В календаре болдинского творчества, довольно условном, но всегда точном, обращает внимание не только

количество и качество произведений, но и соседство произведений, резко отличных по жанровым признакам

(лирическое стихотворение, повесть, сказка и критическая статья, снова стихотворение, роман и т.д.), и порой

неожиданные переходы творческой мысли поэта от современности к прошлому, от своего к чужому, от лирики к

сатире, от сатиры к драме, от высокого к низкому, от комического к трагическому.

Теснится рой воспоминаний

К себе влечет волшебной силой,

Покуда день заиндевелый

Одно виденье за другим.

Как в первый день, как в первый раз…

З дальним лесом не сгорит.

Как даль в предутреннем тумане,

…И вновь, волнуясь и тоскуя,

И люди, коих нет на свете,

Вновь оживает перед ним…

За стол торопится он сесть.

Но коим жить, любить, страдать,

…Но образ кроткий, образ милый,

И над листом бумаги белой

Идут его творений дети,

Из всех единственный сейчас,

Перо стремительно летит,

Чтоб никогда не умирать.

В одном из болдинских писем Пушкин сообщает, что занялся сочинением «сказочек» (получивших впоследствии

общее заглавие «Повестей Белкина»). Материалом для них послужили в большинстве случаев некоторые предания,

воспоминания, житейские эпизоды, лично подмеченные или бытовавшие в устной (а подчас и книжной) традиции.

Московская вывеска гробового мастера Адриана Прохорова на Никитской, по соседству с домом Гончаровых,

навеяла

Пушкину

фабулу

«Гробовщика».

Воспоминания

о

старинном

кишиневском

приятеле

–

бесстрашном

3

дуэлисте и боевом офицере полковнике Липранди – легло в основу «Выстрела». Разъезды поэта – странника,

ожидания и ночевки на почтовых станциях сообщили бытовую оправу «Станционному смотрителю». В «Метели» и

«Барышне – крестьянке» опыт личных наблюдений, видимо, сочетался с некоторыми литературными традициями. В

сжатой и прозаической форме большинство этих повестей вскрывает трагические противоречия человеческих

отношений.

Одна из коротких повестей отличалась своим глубоким социальным звучанием. Это был рассказ о

смотрителе

почтовой

станции.

Станционный

смотритель,

«маленький

человек»,

нарисованный

Пушкиным

с

огромной достоверностью и глубоким сочувствием, открыл длинный ряд «униженных и оскорбленных» героев

русской литературы.

Нельзя терпеть и ждать без меры!

Его любимая пора.

Трезорка, преданный попутчик,

Уже два месяца, как он

И он не праздно плен проводит.

Трусцой бежит за ним всегда.

Сидит, застигнутый холерой,

Как никогда, душа полна,

Вот и сегодня утром рано,

В тоску и скуку погружен.

И каждый день перо выводит

Когда рассвет глядел в окно,

Хоть правду молвит глас народа,

Героев новых имена.

Великий Моцарт из стакана

Что нету худа без добра:

Но чуть проглянет между тучек,

Отравленное пил вино.

Стоит осенняя погода,

Он – палку в руки и – айда!

Пушкин продолжал думать и беспокоиться о невесте. 30 сентября 1830 года он писал Наталье Гончаровой: «Будь

проклят час, когда решился расстаться с вами, чтобы ехать в эту чудную страну грязи, чумы и пожаров, - потому что

другого мы здесь не видим. Наша свадьба точно бежит от меня; и эта чума с ее карантинами – не отвратительнейшая

ли это насмешка, какую только могла придумать судьба? Мой ангел, ваша любовь единственная вещь на свете,

которая мешает мне повеситься на воротах моего печального замка (где, замечу в скобках, мой дед повесил

француза-учителя, аббата Николая, которым был недоволен). Не лишайте меня этой любви и верьте, что в ней мое

счастье. ..».

Вскоре Пушкин узнал, что холера дошла до Москвы. В одном из писем невесте еще в начале октября он

упомянул о том, что навестил княгиню Голицыну. Ее имение находилось примерно в тридцати верстах от Болдина.

Там могли точнее знать о количестве карантинов, о кратчайшей дороге на Нижний. Упомянув о Голицыной, Пушкин

и не подозревал, какой отклик это вызовет у Натали. В ответном письме, которое добралось до Болдина только в

конце ноября, она упрекала его в том, что он нарочно так долго не едет и живет в Абрамове у этой самой княгини.

Все она перепутала, его милая, прелестная Натали, все истолковала не так, как надо. Но ее ревнивые строчки

неожиданно свидетельствовали о том, вопреки его предположениям, невеста не вовсе была к нему равнодушна. Все

странные и оскорбительные для него слова отца о том, что свадьба их расстраивается, что Натали передумала и

собирается выходить замуж за господина Давыдова (Пушкин знал этого ее поклонника), - все это развеивалось как

дым от нескольких ревнивых строк, написанных милой рукой. Через неделю, выбравшись уже из Болдина, но еще не

доехав до Москвы, он вновь попал в карантин и вынужден вернуться с размытой дороги «в свою берлогу» и

томиться там безвыходностью и неизвестностью.

Он пишет новое письмо, в котором объясняется с невестой по поводу этой княгини: «…Наконец ваше последнее

письмо, повергшее меня в отчаяние. Как у вас хватило духу написать его? Как могли вы подумать, что я застрял в

Нижнем из-за этой проклятой княгини Голицыной? Знаете ли вы эту княгиню Голицыну? Она одна толста так, как

все ваше семейство, вместе взятое, включая и меня. Право же, я готов снова наговорить резкостей».

Голицына была, конечно, курьезом. Натали должна была ему верить. Должна была понять, что прежние его

привязанности умерли. Все, что было прежде, уходило в безвозвратную даль.

Но творческая работа продолжалась. Пушкин разрабатывает в Болдине новый драматургический вид, в

котором вольные просторы романтического театра сменяются предельной концентрацией действия. Такой жанр

коротких и направленных сцен замечательно отвечал давним стремлениям Пушкина найти сжатое выражение для

трагедийного изображения человеческих страстей: зависти, скупости, чувственности, дерзания.

Замысел маленьких трагедий, написанных в Болдине, давно вынашивался Пушкиным. В драматической

форме он хотел изобразить страсть – алчность, зависть, любовь. Но в ходе работы он расширил первоначальный

замысел, психологически развил и углубил его.

Сложная идейная и художественная ткань каждой «маленькой трагедии» и всех их вместе содержит ту

сложную гамму мыслей и чувств, которые волновали поэта, когда он, мысленно переносясь в прошлые века, в чужие

страны, создавал свои драматические шедевры. В них, хотя и косвенно, но с огромной силой «отразился век и

современный человек» пушкинской эпохи – «ужасный век» не только с «ужасными», но и с прекрасными, светлыми,

возвышенными и возвышающими других сердцами.

«Давным – давно приняться за октаву»

Несмотря на трудное время, хлопоты и тревоги, Пушкин не теряет соей обычной бодрости, мужественного

оптимизма и неизменно свойственного ему спасительного юмора. Он принимается за пятистопный ямб. Однако

форму строфы выбирает – из восьми строк, то есть октаву. В ней особая рифмовка, «тройное созвучие»; как скажет

Пушкин в первой строфе начатого им 5 октября произведения:

Я хотел

А в самом деле: я бы совладел

Давным-давно приняться за октаву.

С тройным созвучием. Пущусь на славу!

Пятистопный ямб и октава – форма серьезная. Стихи звучат размеренно и полновесно. Такими стихами уместно

передавать какую-нибудь значительную историю, печальную повесть… Сюжет же «Домика в Коломне» иной. Какой-

4

то анекдотический. Пушкин словно дразнит им и своих читателей, и критиков «румяных», которым непременно

подавай что-то важное, достойное их глубокомысленного рассуждения. А у него – шутливый рассказ о том, как одна

вдова наняла новую кухарку, а кухарка-то на поверку оказалась «кухаром». «Так вот куда октавы нас вели!» -

помещает Пушкин в конце этой историйки сердитое восклицание любителя поэзии.

Он совсем сбит с толку, этот любитель изящной словесности. Ему необходимы привычные его вкусам «предметы»

или на худой конец давайте нравоучение.

И с великолепным простодушием автор преподносит читателю последнюю, сороковую октаву:

Вот вам мораль: по мненью моему,

Рядиться в юбку странно и опасно;

С природой дамской… Больше ничего

Кухарку даром нанимать опасно;

Когда-нибудь придется же ему

Не выжмешь из рассказа моего.

Кто ж родился мужчиною, тому

Брить бороду себе, что несогласно

Здесь все граничит с издевательством: и сама «мораль», и рифмы, подчеркивающие ее вопиющую банальность.

Ну что ж, как говорится, шутка гения.

Пушкинское озорство было между тем вполне серьезным: ведь поэт утверждал этой ироничной поэмой поэзию

житейской прозы. А это являлось, по сути, новым словом в тогдашней литературе.

«Поют, и как поют! О боже!»

В разгаре осень: дождь, и слякоть,

И – в сенцы, на крыльцо скорей.

И так застыл. Он столько прожил

И ветра погребальный вой.

Совсем отсюда недалече,

И видел на своем веку

В такие дни не то что плакать –

Там, под навесом, во дворе,

Такое, что и не приснится.

Завоешь с горя, сам не свой.

Вон бабы, сгрудившись к сараю,

Его ничем не удивишь.

А тут еще холера косит

Друг другу что-то подают,

А вот, поди ж ты, песня-птица

Людей, как острая коса.

Картошку, что ль, перебирают,

Летит, и ты, смирен, стоишь.

Вон гробик мужичок проносит…

Капусту ль солят?.. И поют!

Стоишь, не в силах шевельнуться,

Чу, это что за голоса?

Поют, и как поют!.. О боже!..

Во власти этих звуков весь…

Неужто песня?.. Плащ на плечи

Он прислонился к косяку

В Болдине, как на юге и в Михайловском, Пушкин остается поэтом-этнографом: к песням о Разине, к

свадебным и похоронным мотивам Псковского края он присоединяет напевные сказания средневолжского бассейна.

В

Казаринских

кустах,

на

«Поганом

конце»

Болдина,

на

Кривулице

своего

опального

сельца

он

неизменно

прислушивается к народному говору, запоминает своеобразные местные приветствия, записывает крестьянские

стихи, изучает Кистеневский фольклор. По-новому звучат для него болдинские песни. В песнях упоминались и

болдинский плот, и ковыль-трава, белеющая в степях Лукояновского уезда, и бурлаки, уплывающие «вниз по Волге

по реке». С грустью, свойственной русской песне, здесь запечатлелись безотрадные черты трудового и домашнего

быта крепостных.

«Прощай же, Болдино..!»

Ноябрь кончался. Снег искристый

Но не покорностью слепою

Что днесь никто ему не равен,

Покрыл всю степь, и над землей

Полна душа его, о нет!

Что всюду слова ждут его?

легко струился воздух чистый,

Как ни суди – такой судьбою

А было ж так: бежать он силясь,

Как бы пропитанный смолой…

Гордиться б мог любой поэт.

Хотел оковы сокрушить…

…Весны бушующие грозы

Но, слава богу, не тщеславен

Нет, он не смог бы без России

Прошли, растаяли, как дым.

От роду он, и что с того,

Ни думать, ни писать, ни жить…

Из своего болдинского плена Пушкин выбрался в самом конце ноября. Настал наконец день, когда в Болдино

пришло известие: дорога на Москву открыта.

Пушкин собрался меньше чем за час. Да и что его могло задержать? Все дела по имению были давно закончены.

Упаковывать дорожные чемоданы не составляло труда.

Немало он по свету ездил

Он видит счастье в первый раз?

К добру и к радости стремленье

По доброй воле по своей

Нет, счастья нет! Покой и воля -

И в этом тоже счастье есть!

И без нее. Но вот к невесте

Вот что бы он хотел иметь.

Скорее в путь!.. О прошлом жалость?

Впервые едет он, ей-ей.

Но жить семьей – его ли доля?

Нет, жребий свой он выбрал сам…

К невесте, боже мой, к любимой,

О том ли он мечтал и пел?

Что ж так тревожно сердце сжалось?

К друзьям! И, может быть, сейчас

Прочь, прочь из сердца дух сомненья

Что ж так темно его глазам?

Так осязаемо, так зримо

Он любит, он любим, он весь -

Он выехал в тот же день, когда стало известно о снятии карантинов. Падал снежок. Подморозило. Была минута,

когда Пушкина охватила грусть. Оказывается, он крепко привык к этому старому дому с облупившейся краской на

рамах, с потрескавшимся полом, с чуткой тишиной комнат. Здесь, несмотря ни на что, ему хорошо писалось. Даже

удивительно, как хорошо и легко ему здесь писалось! Никогда ниоткуда за столь короткое время он не увозил так

много законченных рукописей. А ведь прошло всего три месяца с тех пор, когда впервые он въехал на Болдинское

подворье. Три месяца. Срок, как выяснилось, громадный… Теперь на земле оставалось еще одно место, которое без

него осиротеет.

Прощай же, Болдино! Не раз он

Когда противиться устанет

Что плакал он, что был несносен

Тебя вспомянет в трудный час,

Коварной подлости людской.

Холерных карантинов круг.

И не за то, что был обязан

Он вспомнит все: и боль, и муку,

Но в болдинскую осень

5

Отцовский выполнить наказ –

Свое бессилие прервать

Была с ним муза, верный друг,

Вступить в законное владеньеС любимой женщиной разлуку,

Была надежно и всечасно.

Благословенным местом сим,

И степь, и туч свинцовых рать.

И он свой край благодарил

И не за то, что здесь виденье

Но эти дни всего дороже

За то, что здесь порой ненастной

Чумы предстало перед ним.

В душе останутся его

Как никогда он счастлив был.

Нет, он о Болдине вспомянет

За то, что здесь сто жизней прожил

С любовью, с пылкою тоской,Он в эти дни, и что с того,

Заключение.

Он такой же, как все, только – гений!

Болдино… Здесь, как в метельную ночь, что настигает его героев, переплелись и тревожное счастье

предстоящей женитьбы, и зависть, клеветничество и мучительные раздумья о смерти, о бесстрашии… Хотелось бы

обратить читателей к тем вечным проблемам, что заставляют переживать, страдать их по сей день. Драматические

жизненные испытания не сломили поэта, а, напротив, вызвали нескончаемую любовь к жизни и творчеству.

Многообразие, широта и глубина поставленных вопросов, манера изображения, а также новые формы и жанры,

найденные поэтом, стали предпосылками для новых творений, а для всей литературы XIX века они стали школой.

Нефедовское восприятие болдинской осени помогают нам еще глубже воспринять Пушкина, понять, какую

огромную роль сыграли жизненные обстоятельства и сама природа. Он сын природы. И мы должны быть ей

благодарны за Великий Случай – за то, что Пушкин родился на русской земле. Любовь современников к Пушкину

нескончаема. Он такой же, как все, только – гений!

6

Список литературы

1. Гессен А.И. Болдинская осень «Литературная Россия», 1965г.

2. Гроссман Л.Г. «Пушкин» - М, 1960г.

3. Гукасов А.Г. Болдинский период в творчестве А.С.Пушкина – М, «Просвещение»,

1973г.

5. Нефедов Петр. Поэма «Как никогда он счастлив был» журнал «Смена» 1979г.

6. Скатов Н. Пушкин Роман-газета № 8,1994г.

7. Смольников И. Болдинская Осень, Ленинград «Детская литература», 1986г.

7