УДК 007.621.391

Автор: ПОДОЛЬСКИЙ В.В.

Соавторы: АБДУРАШИТ Б.А.

ИНФОРМАЦИОННОЕ ПРОТИВОБОРСТВО ОРГАНОВ ВОЕННОГО

УПРАВЛЕНИЯ В ПЕРИОД ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ СИТУАЦИИ

СОЦИАЛЬНОГО ХАРАКТЕРА

В публикации проводится анализ угроз в информационной сфере в

современной

системе

международных

отношений,

которые

выражаются

в

применении различных методов информационного воздействия, новых концепций

противоборства

с

использованием

информационно-

телекоммуникационных

средств. Исследуются примеры информационно-психологического противоборства

и их политические последствия, а также методы кибервоздействия на критически

важные инфраструктуры в конфликтных регионах мира.

Столь

глобальные

темпы

развития

и

распространения

вредоносного

информационного

воздействия

в

современной

обстановке

информационной

революции обусловили отставание теории (научной, интеллектуально-политической

и нормативно- правовой) от практики. С этим связано и недостаточное развитие

соответствующих международных механизмов контроля над разрушительными

информационными технологиями: разработка, производство, распространение и

применение информационных технологий в военных целях не регулируются

международным правом. Такое положение вещей на современном этапе пока не

позволяет говорить о возможности применения хорошо разработанной теории к

практике. Теоретическая основа в данной области формируется на прецедентной

основе: от практики к теории. Поэтому сегодня существует необходимость

постоянного мониторинга и детального разностороннего анализа практических

примеров нарушения информационной безопасности для создания базовой теории,

ее применения на практике и дальнейшего усовершенствования.

При этом анализ уже существующей теоретической базы, разработанных

понятий, которыми пользуются отдельные государства, является важной научной

задачей. В рамках ее решения проводится исследование причин возникновения и

развития

базовых

терминов

и

их

определений

в

сфере

информационной

безопасности.

Особое место в исследованиях современных проблем информационной

безопасности занимает термин «информационная война». Впервые он был

употреблен в Соединенных Штатах Америки научным советником Министерства

обороны Томасом Рона в отчете «Системы оружия и информационной войны»,

подготовленным для компании «Боинг» в 1976 году, где отмечалось, что

информационная инфраструктура становится ключевым компонентом экономики

США и в то же время уязвимой целью в военное и мирное время. Официально он

появился в директиве министра обороны США «Информационное противоборство»

("Information Warfare") от 21 декабря 1992 года. Таким образом, Соединенные

Штаты

первыми

в

мире

официально

сформулировали

основы

стратегии

информационного противоборства сразу после завершения войны в Персидском

заливе (1991 год), в которой американские вооруженные силы также первыми

применили новейшие информационные технологии.

В августе 1995 году Национальный университет обороны США опубликовал

статью «Что такое информационная война?» одного из крупнейших американских

ученых в информационной сфере, специалиста Корпорации RAND профессора

Мартина Либицки, чья научная деятельность заложила основу соответствующих

концепций и стратегий ВС США, положений Министерства юстиции США и до

настоящего

времени

связана

с

проблемами

применения

ИКТ

в

системе

национальной безопасности. Автор разработал одну из первых классификаций

составных частей информационной войны XXI века и рассмотрел ее как мозаику из

семи различных элементов.

1.

Война в сфере контроля и управления ведется на реальном поле боя, не

являясь при этом чем-то новым для ВС США. Она нацелена на каналы связи между

командованием и исполнителями. Перерезая эти каналы, нападающий стремится

добиться нарушения систем управления войсками, линий коммуникаций и системы

управления противника в целом на стратегическом, оперативном или тактическом

уровнях.

Таким

образом,

атакующая

сторона

изолирует

командование

от

исполнителей.

2.

Разведывательная война – сбор важной в военном отношении

информации и защита собственной – благодаря развитию информационных

технологий, позволяет получить дополнительные знания о противнике.

3.

Электронная война предполагает действия против средств электронных

коммуникаций: радиосвязи, радаров, компьютерных сетей и т.д. Ее важным

элементом является криптография.

4.

Психологическая

война

–

использование

информационных

возможностей и ресурсов против человеческого сознания (выделяют четыре формы

ее ведения: культурный конфликт, операции против национальной идеи, военного

руководства и войск противника). В качестве важного средства ее ведения М.

Либицки рассматривает СМИ.

5.

Основное средство поражения в «хакерской» войне – компьютерные

ВП (в том числе вирусы), объект воздействия – компьютерные сети (КС). Их

нарушение может происходить в мирное и военное время, как в отношении

военных, так и государственных и частных КС и информационных ресурсов. С

военной точки зрения в зависимости от целей и объектов операции могут быть

оборонительными и наступательными.

6.

Экономическая информационная война направлена на коммерческую

информацию и может принимать одну из двух основных форм – информационную

блокаду и информационный империализм. Она строится на предположении, что в

будущем государства будут зависеть от информационных потоков так же, как

сегодня они зависят от материального обеспечения и обмена.

7.

Кибервойну М. Либицки назвал информационной войной будущего и

полагал, что рассуждать о ней преждевременно. Однако, как говорилось выше, уже

сегодня некоторые компьютерные атаки, например, с применением ВП на ядерных

объектах Ирана в 2010-2012 годах., классифицируются специалистами именно как

кибервойна.

Как социальное и общественно-политическое явление война никуда не ушла

из жизни человечества и в XXI веке; она трансформируется, утрачивая прежние и

приобретая новые черты. Война, по-прежнему, остаётся для общества «отцом всего»

(по Гераклиту), а для государства ещё и «путём жизни и смерти» (по Сунь-Цзы).

Из века в век развитие военной техники шло в направлении создания и

совершенствования боевых платформ, коими в древности являлись колесницы и

боевые слоны, а сейчас – танки, бронетранспортёры, самолеты, корабли, подводные

лодки и ракетные комплексы разного типа. А развитие вооружений шло в

направлении от средств индивидуального поражения к средствам группового, а

затем и массового поражения. Массированные бомбардировки периода Второй

мировой войны, атомные бомбардировки японских городов Хиросимы и Нагасаки в

августе 1945 года, а позже «ковровое» бомбометание во Вьетнаме показали, что при

определённых условиях война может быть дистанционной и бесконтактной.

Дальнейшие качественные и количественные изменения вооружения и

военной

техники,

средств

разведки

и

наблюдения

за

противником,

совершенствование средств автоматизации управления, связи и передачи данных,

бурное развитие информационных технологий, в конце концов, привели на рубеже

XX и XXI веков к осознанию необходимости изменения форм и методов управления

вооружённой борьбой. Успех в сражении уже должен был решаться при слаженном

взаимодействии всех видов и родов войск – флота, авиации, ракет средней и

меньшей дальности, артиллерии, танков и пехоты. Тем самым от действия

различных боевых платформ на поле боя достигался своеобразный синергетический

эффект.

В конце 90-х годах идея объединения всех трех компонентов – средств

разведки и наблюдения, боевых платформ, средств автоматизации управления и

связи в единую систему для достижения поставленной цели начала обретать свои

очертания в ВС США. Ядром такой системы, новым «центром силы» стала

телекоммуникационная

сеть

обмена

данными,

фактически

образующая

для

потребителей единое информационное пространство, доступ к информации в

котором регламентируется соответствующими полномочиями. Таким образом,

необходимость максимального использования возможностей всех имеющихся

средств привела к переходу от «платформоцентрической» модели управления

войсками и оружием к «сетецентрической», получившей в итоге наименование

Network Centric Warfare (NCW) – «сетецентрический способ ведения войны».

Термин «сетецентризм» впервые появился в американской компьютерной

индустрии и стал результатом прорыва в информационных технологиях, которые

позволили организовать взаимодействие между компьютерами, даже несмотря на

использование в них разных операционных систем. Позднее идея сетецентризма

была взята на вооружение армией США. Так, идеологи новой концепции – вице-

адмирал ВМФ США Артур Цебровский и эксперт МО США Джон Гарстка –

отмечали, что концепция «сетецентрической войны» – это не только развертывание

цифровых сетей с целью обеспечения как вертикальной, так и горизонтальной

интеграции всех участников боевой операции. Это еще и изменение тактики

действия формирований с рассредоточенными боевыми порядками, оптимизация

способов разведдеятельности, упрощение процедур согласования и координации

огневого поражения, а также нивелирование разграничения средств по звеньям

управления.

Анализ боевых действий США в течение последних 15 лет показывает, что

концепция «сетецентрической» войны хороша в военных конфликтах малой и

средней интенсивности, в противоборстве сильного и слабого противников. При

этом тыл сильного, в отличие от слабого, не подвергается никаким разрушающим

воздействиям, а средствам разведки, системам связи и управления не оказывается

серьёзного противодействия (действия США в Афганистане и Ираке). Хороша

данная концепция и для блицкрига: оккупация Ирака Соединенными Штатами и

Великобританией в 2003 году.

Но даже несмотря на видимые успехи, достигнутые в военной операции

против Ирака в 2003 году, многие военные специалисты, и в первую очередь, из

США, критически оценивают практику применения концепции «сетецентрической»

войны.

Тем не менее, в когнитивную компоненту российской целевой аудитории

(куда входят и базовые элементы системы принятия военно-политических решений)

активно вводится положение о том, что будущие войны будут, как правило,

«сетецентрическими», «дистанционными» и «бесконтактными», с использованием в

основном неядерных высокоточных средств поражения. И если такой взгляд на

войны будущего у нас превратится в поведенческий архетип, то мы будем

готовиться к войне, в которой у нас, очевидно, на краткосрочную и среднесрочную

перспективу просто нет шансов на победу (так называемое запрограммированное

поражение).

Но если мы зададимся вопросом: «А почему война в будущем должна быть

именно такой?» и в качестве «асимметричного ответа» любому агрессору будем

готовить контактную войну с применением всего арсенала средств направленного

воздействия, которым мы можем обладать, то и характер такой будущей войны

будет уже другой, и её финал будет заранее непредсказуем. Поэтому, как будет

развиваться ситуация в том случае, если концепция «сетецентрической» войны

будет

применяться

при

столкновении

сильных

армий,

имеющих

богатый

исторический опыт крупных войн и кровопролитных сражений, сказать сложно.

Изучая характер информационного противостояния в период грузино-

южноосетинского

конфликта,

эксперты

отмечают

широкое

использование

западными и грузинскими СМИ олимпийской тематики (в это время в Пекине

проходили Олимпийские игры) с целью привлечения максимально широкой

аудитории к обсуждению рассматриваемой проблемы. Так, вначале грузинские

представители заявили об отзыве всех своих спортсменов из Пекина. Потом это

опроверг президент М. Саакашвили, который аргументировал это необходимостью

выступления спортсменов за честь страны в тяжелое для нее время. При закрытии

олимпийских

игр

США

предоставили

возможность

нести

американский

государственный флаг спортсменке грузинского происхождения, которая не

выиграла ни одной медали. Это стало привлекательным информационным поводом

и позволило мировому сообществу сделать вывод, на чьей стороне предпочтение

американцев. Подобные информационные сигналы, обращенные к максимально

широкой аудитории, были услышаны.

Россия избрала иной путь. В частности, российские СМИ транслировали

тезис о том, что в связи с войной в Южной Осетии премьер-министр В. Путин был

вынужден покинуть Пекин для урегулирования конфликта и поддержки населения

этой республики. Выход на международную аудиторию в рамках олимпийской темы

Россией не был осуществлен вовремя, а проводился постфактум с помощью

внедрения

термина

«олимпийская

война».

Такое

позднее

реагирование

и

оправдательная (объяснительная) позиция снизила эффективность линии России в

ходе проводившейся информационной войны.

Следует отметить, что оправдательная позиция губительна для субъекта,

который стремится донести свои аргументы. Это объясняется следующими

причинами:

•

изначально подготовленная позиция содержит наиболее выгодные и

удобные для освещения аргументы, тогда как оправдание заставляет переходить к

ответу на чужие тезисы, которые не всегда позволяют сохранить и улучшить

собственный имидж;

•

диалог

по

заготовленному

противником

сценарию

заставляет

государство

играть

по

чужим

правилам,

т.е.

снижает

саму

возможность

контролировать ситуацию, и в повестке дня начинают доминировать аргументы

другой стороны, что существенно влияет на восприятие аудиторией ситуации в

целом, а также на оценку аргументов сторон.

Помимо этого, в рамках информационной войны 2008 года неоднократно

использовался метод «наклеивания ярлыков» путем проведения исторических

параллелей, невыгодных для образа РФ. При этом западные журналисты заявляли

об имперских амбициях России как наследницы Советского Союза, ее настойчивом

стремлении к возврату утраченных позиций на мировой арене. Так, 18 сентября

2008 года в Фонде Маршалла в Вашингтоне государственный секретарь США К.

Райс провозгласила, что «ставшие анахронизмом демонстрации Россией своей

военной мощи не смогут повернуть историю вспять». Аналогичным образом

высказался журналист британской газеты Observer: «Во время войны меня удивили

российские военные. Я не ожидал, что они окажутся такими жестокими. Они

грабили и убивали мирных грузинских жителей».

Президент М. Саакашвили постоянно сравнивал действия России в Южной

Осетии с вторжением в Афганистан и введением войск в Чехословакию. Он

напомнил о том, что именно «советские танки, вошедшие в Прагу, растоптали

надежды Чехословакии на свободу и либерализацию». Авторитетное британское

издание Independent отметило, что действия США и Великобритании создали

«впечатление, что виновна во всем Россия, а Грузия – это маленькая, но храбрая

демократия, которую большая и плохая Россия решила подавить. Такая версия

практически мгновенно получила всеобщее признание. А Москве оказалось почти

невозможно ее опровергнуть, поскольку она подтверждала все существующие

негативные стереотипы».

Россия также пыталась использовать этот метод, сравнивая события в Южной

Осетии с терактом 11 сентября 2001 года в США. Однако данное сравнение,

несмотря на чувствительность к этой тематике американцев, не нашло отклика ни у

российской, ни у зарубежной аудитории, т.к. в России события 11 сентября уже

мало кого интересовали, а американская аудитория не сумела понять логическую

связь

между

фактами.

Таким

образом,

метод

«наклеивания

ярлыков»

не

использовался Россией результативно.

Важную роль в информационном противостоянии сыграл метод определения

характера событий и способа их публичной интерпретации, т.е. описания событий

на основе собственных интересов. Россия определяла происходившее как грузино-

южноосетинский конфликт, а вторжение Грузии в Южную Осетию как геноцид

осетин. В Вашингтоне и Тбилиси рассматривали это как противостояние Грузии и

России и вторжение российских войск на грузинскую территорию. Причем на

Западе Южная Осетия не признавалась ни участником конфликта, ни пострадавшей

стороной вплоть до конца 2008 года.

Параллельно западными СМИ создавались соответствующие образы обеих

сторон конфликта. Это позволяло конструировать образ врага в лице Кремля,

который преподносился как серьезная угроза западным ценностям. Для этого

Западом применялся метод гиперболизации, т.е. преувеличение опасности от РФ, и

создавались разного рода панические настроения.

При этом призыв Москвы к публичному признанию геноцида осетин не

воспринимался западной аудиторией. И для этого было много причин. Во-первых,

малочисленность осетин на фоне массовой гибели мирного населения в Ираке и

Афганистане. Во-вторых, данное понятие классифицируется как международное

преступление, признаваемое только по решению Совета Безопасности ООН или

Международного уголовного суда. Очевидно, что в этих институтах получить такое

признание было бы невозможно. В-третьих, российские политические деятели и

СМИ слишком свободно употребляли этот термин, что негативно воспринималось

на общественном уровне за рубежом, не говоря уже об экспертном подходе.

Одной из попыток России по восстановлению собственного имиджа стало

оглашение информации о военной операции Грузии в Южной Осетии под

названием «Чистое поле». Однако западные источники массово распространили в

электронных СМИ и сети Интернет информацию о том, что такое название носила

операция

вооруженных

сил

РФ

против

Грузии.

Это

не

соответствовало

действительности, но в политических условиях того момента в это достаточно легко

поверили многие.

Следует отметить, что все указанные аргументы России о событиях в Южной

Осетии внутри страны воспринимались позитивно и вызывали полную поддержку.

Следовательно,

формирование

внутреннего

общественного

мнения

велось

достаточно грамотно, что не наблюдалось на международной информационной

арене. С целью подтверждения этого вывода можно привести слова представителя

русской службы BBC о том, что «когда на телеэкранах мира замелькали первые

кадры разрушенных домов в Цхинвали, российские политики, начиная с В. Лукина

и кончая С. Лавровым, вдруг стали произносить название города Цхинвали на

осетинский манер – Цхинвал. Это сразу указало, на чьей они стороне».

Принципиально разное восприятие одной и той же информации российской и

западной аудиторией обусловлено наличием когнитивных стереотипов. Примером

этого служит трансляция кадров, на которых в зоне военных действий президент М.

Саакашвили показан крайне испуганным, а позднее – «жующим галстук». Этот

материал был адекватно воспринят внутренней российской аудиторией, поскольку

соответствовал стереотипу о трусости и несерьезности грузинского президента.

Однако внешняя аудитория отреагировала на этот материал отрицательно, ввиду

соответствия состояния М. Саакашвили на картинке стереотипу об агрессии России.

Дифференцированное воздействие одних и тех же фактов на разные аудитории

объясняется также отсутствием каналов коммуникации, позволяющих Москве

доносить свою точку зрения до мировой общественности.

Другими словами, наличие широких возможностей по разъяснению ситуации

внутри страны не могло компенсировать их ограниченность в представлении

аналогичных аргументов международной общественности. Российские СМИ,

вещающие на английском языке, не имели реального выхода на широкую

аудиторию. В первую очередь это касалось телевизионного канала

«Russia Today», который за рубежом смотрели преимущественно выходцы из

России и СССР.

Следует отметить, что в конце 2008 года, когда в силу различных

обстоятельств информационное давление на Россию со стороны Запада ослабло,

европейские журналисты совершили поездку в Южную Осетию. Это позволило им

сделать более объективные выводы и впоследствии привело к изменению

отношения к действиям России. Однако в большей степени это было обусловлено

активизацией лидеров Евросоюза в качестве посредников в мирном урегулировании

конфликта.

Как было отмечено ранее, в условиях информационной войны лидирующую

позицию занимает более подготовленный участник. В такой позиции оказались

зарубежные СМИ, которые, возможно, были заранее проинформированы о начале

вооруженного конфликта. Это выразилось в наличии единой точки зрения,

совпадающей с заявлениями лидеров США и их союзников, и были быстро

растиражированы с помощью многочисленных каналов коммуникации.

Несомненно,

что

возможность вещания

и передачи

аудиовизуальных

аргументов на широкую мировую аудиторию в период политического конфликта

играет огромную роль. Именно поэтому в первые дни конфликта Россия

транслировала кадры, предоставляемые BBC, поскольку у нее отсутствовали

собственные материалы.

Информация зарубежных медиа, направленная на граждан Грузии, говорит о

том, что имела место целенаправленная информационная кампания, в ходе которой

организация и освещение событий было подчинено единой цели. Об этом

свидетельствует и предоставление медиаплощадок для зарубежных журналистов в

г. Гори, которые создавали для западной аудитории «эффект присутствия» и

позволяли осуществлять подмену видеоряда: «Грузия Online», телекомпания

«Рустави-2», информагентство ИнтерпрессНьюс и радио «Имеди». Особенно

мощный информационный эффект имели телерепортажи о бомбардировках г. Гори

российскими самолетами и о колоннах бронетехники на дорогах за пределами

Южной Осетии с лозунгами

«На Тифлис». Не меньшее воздействие имели передачи об операции в

Абхазии, на которую Грузия в 2008 году не нападала, что создавало картину не

ответных действий России, а ее шагов по захвату новых территорий, якобы «под

предлогом» спасения мирных жителей двух автономий.

Необходимо также обратить внимание на особенности риторики России и

Грузии. Как уже отмечалось, Москва не имела единой тактики подачи информации

и выстраивала оправдательные речи, используя образы, не основанные на

когнитивных стереотипах целевой аудитории (геноцид осетин, террористические

атаки 11 сентября, агрессивная геополитика США и т.д.). Это сталкивалось с

простотой грузинских обращений, которые сводились к трем фразам: «Россия –

агрессор», «Мы – маленькая демократическая страна»,

«Пожалуйста, помогите нам». Такой подход, не требующий от аудитории

логических рассуждений, работал быстрее, масштабнее и эффективнее.

Дезинформация и клевета в рамках информационной операции 2008 года

активно использовались даже весьма авторитетными на Западе СМИ. Так,

психологические приемы – на одной странице газеты был расположен портрет В.

Путина и кадры убитых мирных жителей в Цхинвале – позволяли установить

ассоциативную взаимосвязь. Наиболее известным и распространенным подлогом

стала трансляция видеоряда из разрушенной столицы Южной Осетии с подписью

«г. Гори, Грузия» одновременно с интервью вице-премьера РФ С. Иванова по

телеканалу CNN. Таким образом, слова российской стороны об отсутствии агрессии

со стороны РФ и о необходимости ответа на действия Грузии в отношении Южной

Осетии «опровергались» в прямом эфире. Кроме того, такая подмена видеоряда

позволила западным медиа закрепить два ключевых образа: «жертвы» – Грузии и

«агрессора и врага» – России.

В качестве подлога можно также расценить интервью грузинской газете

«гражданина России», которое было призвано продемонстрировать негативное

отношение русских к действиям Кремля в Южной Осетии. В этой статье

проводилось сравнение военных действий России (Советского Союза), начиная с

Афганистана и заканчивая войной в Чечне. На передний план выводилось

обсуждение

внутренних

российских

проблем,

которые

должны

были

продемонстрировать аудитории слабость страны ввиду существенной внутренней

нестабильности:

«любая война отвлекает людей от реальных проблем – бедности и

бесправия…, как и во всех недемократических государствах, власть в нашей стране

принадлежит не гражданам (пусть опосредованно, через партии и другие

политические институты), а исключительно правящей верхушке. А поскольку в ней

всегда в большой мере представлены военные и спецслужбы, они беззастенчиво

тянут одеяло на себя. Пытаясь оправдать свое существование и получить из

бюджета кусок покрупнее, они не останавливаются ни перед чем, даже перед

разжиганием войны».

Отметим, что в мировой практике существует формат допустимых реакций

на информационный подлог. Как правило, он выражается в предоставлении

претензий опубликовавшему недостоверные сведения СМИ, после чего поступает

опровержение и извинение со стороны редакции. В 2008 году это также имело

место. Так, испанский канал TVE включил в один из репортажей видеоролик

«победного въезда» грузинских солдат в Цхинвал, но он представлялся как въезд

российских войск в Гори. После предъявления Москвой претензии поступили

официальные извинения. Однако в условиях интенсивного противостояния и

массовой дезинформации значение опровержения существенно снижается. Причина

в том, что высокая скорость обновления информации и параллельное использование

ряда манипулятивных технологий быстро закрепляют нужную

мысль. Как

следствие, использование такой технологии в момент массовой информационно-

психологической атаки даже при ее дальнейшем опровержении успевает выполнить

свою задачу.

Таким образом, в ходе информационной войны 2008 года западные СМИ

задействовали в своем арсенале практически все имевшиеся у них средства с целью

формирования нужного Западу общественного мнения: от лексико-грамматических

(повторы, метафоры, эпитеты, лингвистические аномалии и т.д.) до политико-

психологических

(конструирование

мифов,

формирование

образа

врага,

привлечение экспертов, апелляция к статистическим данным и проч.). При этом

популярность американских и британских телеканалов у населения всей планеты и

широкое распространение англоязычной прессы не требовало от США и ЕС

разделения усилий в отношении внутренней и внешней аудитории. Формирование

единого информационного потока, который достигает различных субъектов и

максимально широкой аудитории, является их однозначным преимуществом. В

отличие

от

этого,

Россия

была

вынуждена

проводить

обособленные

информационные кампании внутри и вне страны. В результате Москва смогла

формировать общественное мнение внутри страны, основанное на своем видении

событий, но этого не удалось сделать в рамках глобального медиапространства, где

позиция

России

целенаправленно

заглушалась

и

не

получала

должного

распространения.

Приоритетным способом аргументации России в то время была апелляция к

фактам без учета когнитивных стереотипов аудитории, что заранее было обречено

на провал. В условиях заранее подготовленной критически настроенной аудитории,

получающей освещение тех же фактов под другим углом из более привычных

источников, это неизбежно вело к отторжению информации из России.

Анализ развития кризисов по сценарию «цветных революций» XXI века

выявляет

определенные

закономерности.

Применение

методов

обобщения,

типологии, сравнения и классификации позволяют сделать вывод, что события,

произошедшие в Грузии (2003 год) и на Украине (2004 год), демонстрируют

идентичную последовательность, а также набор механизмов, с помощью которых

реализовался политический переворот. Выделим пять основных этапов активной

фазы «цветных революций».

Первый

этап.

Формирование

в

стране

организованного

протестного

движения, которое впоследствии становится базой будущей революции. Чаще всего

такие движения формируются на базе молодежных организаций, т.к. именно в этом

возрасте

психика

человека

наиболее

восприимчива

к

информационно-

психологическому воздействию.

Второй этап. Активизация протестного движения посредством инцидента,

получившего мощный резонанс в стране. Инцидентом может быть любое событие,

которое привлекло общественное внимание, стало предметом широкого обсуждения

и спровоцировало стихийные формы массового поведения. Такое событие, как

правило, инициируется специально.

Третий этап. Вовлечение в массовые движения все больших слоев населения

путем ИПВ через социальные сети и СМИ, основной целью которых является

создание тревожных настроений у граждан страны, что делает их более

подверженными массовым паническим реакциям.

Четвертый этап. Формирование «политической толпы». Для этого выбирается

достаточно большая территория (площадь), на которой могло бы разместиться

значительное количество людей. В ходе многочасовых митингов происходит полное

эмоциональное слияние отдельных личностей в единую коллективную «толпу» для

облегчения манипуляции ее поведением. Для усиления этого эффекта внедряется

яркая опознавательная символика. В этих условиях ИПВ на население применяется

для внедрения новых ценностей. Поддержание устойчивого существования и

функционирования толпы создается за счет ее материального обеспечения.

Пятый этап. Выдвижение требований к власти от имени толпы. Чаще всего

они являются ультимативными. В случае отказа властей «цветная революция»

может перерасти в массовые беспорядки или даже гражданскую войну.

Литература

1. Голубев С. М. Анализ функционирования системы масс-медиа Украины в

2013–2014 гг. // Фундаментальные и прикладные исследования в современном мире.

— 2014. — № 7. — С. 23- 28.

2. Голубев С. М. Дисфункции информационной деятельности украинских

СМИ в 2014 г. // Актуальные вопросы общественных наук: социология,

политология, философия, история. — 2014. — № 41–42. — С. 20–28.

3. Альманах современной науки и образования. — 2012. — № 6. — С. 93–96

Минемуллина А. Р.

4. Оценочные прилагательные как языковой инструмент информационной

борьбы (на примере информационного противостояния украинских и российских

СМИ периода 2013–2014 гг.

5. Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. — 2014.

— № 11. — С. 160–167.

6. Лагутенко, С. Н. Украинский политический кризис 2014 года как объект

информационной войны между Россией и Украиной / С. Н. Лагутенко. — Текст:

непосредственный // Молодой ученый. — 2016. — № 9.4 (113.4). — С. 30-33.

7. Серов А. О роли дезинформации в современных конфликтах и

войнах. // Зарубежное военное обозрение. – 2011. - №7, с.15-21.

8. Некляев С.Э. Стратегия деятельности СМИ в контексте локальных

войн

и

терроризма.

//

Материалы

третьей

международной

научной

конференции по проблемам безопасности и противодействия терроризму.

МГУ им. Ломоносова. – Москва.: МЦНМО, 2008. – 501 с.

9. Серов А. О роли дезинформации в современных конфликтах и

войнах (окончание). // Зарубежное военное обозрение. – 2011. - №8, с.29-33.

10. Гаврилов, Г. А. Использование СМИ для распространения

дезинформации в ходе локальных конфликтов / Г. А. Гаврилов. — Текст:

непосредственный // Молодой ученый. — 2012. — № 9 (44). — С. 175-177.